В начале мая я проехал около 3 000 километров автостопом по Чувашии, Татарстану, Башкортостану, а также по Самарской, Ульяновской и Оренбургской областям. Автостоп подразумевает разговор с водителем. А ещё — что собеседник уже впустил тебя не только в свою машину, но и в свою зону комфорта, и с ним можно говорить на острую, опасную или волнующую тему. Автостоп предполагает доверие, и собеседники редко говорят не то что думают на самом деле.
У меня не было конкретной цели выяснить, что люди думают о войне, но хотелось послушать тех, кто живёт вне больших городов. Я ничего не записывал на диктофон, только делал заметки в блокноте, и не стремился задавать одинаковые вопросы, а просто позволял людям говорить то, что они считают нужным.
30 апреля. Поселок Красногорский, Чувашия. Пьяный пассажир (татарин) и водитель (русский), обоим около сорока лет.
Пассажир: Ты кто? Русский? Вот тоже русский едет. А я татарин. Ты какого татарина не спросишь — все за войну. Мочить надо этих нацистов.
Я: Но в Украине нет нацистов.
Пассажир: Есть, б***ь! Детей убивают, Донбасс бомбят, жить спокойно не дают. Освободить их надо. Татары за войну. Мы, татары, не любим русских. Вот вы поддерживаете то что происходит?
Я: Я против того, чтобы умирали люди.
Пассажир: Не люди! Фашисты!
Водитель: Вы простите моего товарища, он пьяный просто.
Я: А вы как к этому относитесь?
Русский: Воевать не надо, но проблему с нацистами на Украине как-то надо решить.
Я: А какая проблема?
Водитель: Ну на Донбассе погибали люди много лет. Надо было это решать. Плохо, что люди умирают.
Я: Люди умирают. Может, можно было как-то иначе решить вопрос? Вы так не думаете?
Водитель: Да они же нацисты, как с ними иначе-то?
Пассажир: Это США подговорила украинских националистов и они начали воевать. Мочить их надо всех!
Иногда эти разговоры заканчивались тем, что мы просто приезжали в конечную точку. Иногда они заканчивались сами собой — переходили на другую тему, если предыдущая исчерпала себя. Я не пытался никого переубедить, просто слушал.
1 мая. Цивильск, Чувашия. Мужчина, около шестидесяти лет.
Мужчина: У меня родственники в Харькове, убежали во Львов. Сейчас в Польшу пытаются выехать. Сын женился на Украинке, переехал в Харьков. Давно уже. Что поделаешь — влюбился. Второй сын, вот, влюбился в девушку из Сергача [Нижегородская область], вот теперь за 100 километров езжу, помогаю.
Я: А что вы думаете по поводу войны?
Мужчина: Да неправильное что-то происходит. Неправильно воюют. Жалко сына, у него там и хозяйство и все. Неправильно.
Я: А что конкретно неправильно?
Мужчина: Ну уехать пришлось. Неправильно.
Я: А война была необходима?
Мужчина: Ну если начали — значит необходима.
Я: А ваш сын что по этому поводу думает?
Мужчина: Я не спрашивал. Он давно уехал.
1 мая. Казань, Татарстан. Мужчина около сорока лет, татарин.
Мы долго разговаривали с этим человеком про ислам. Человек глубоко верующий, радикальный сторонник креационизма. Потом мы заехали в мечеть, чтобы совершить намаз: назавтра был большой мусульманский праздник. Потом смотрели вместе с его детьми мультики. Когда дети уснули, мы долго молчали, я не рисковал начать разговор о войне. Но он начал его сам.
Мужчина: А что вы думаете по поводу войны?
Я: Я против того, чтобы умирали люди.
Мужчина: Это правильно. Я тоже против.
Я: Это очень радостно слышать. Происходят ужасы: власти запрещают нам говорить, запрещают быть против, люди умирают, и россияне, и украинцы, не только военные, но и мирные люди.
Мужчина: Да, в тюрьму всех надо. И Путина, и остальных. В тюрьму, но не в одиночку.
Я: Почему не в одиночку?
Мужчина: В одиночке наступает просветление. Много времени. Одна книга. А в общей камере — разложение. Нельзя их в одиночку. Я сам сидел, вот только благодаря одиночной камере и исправился.
Я: А они не достойны исправления?
Мужчина: Нет. Они не достойны. Все испортили. Цены поднялись. Люди умерли. Я сам автомобилями занимаюсь, цены взлетели — ужасно. Все останавливается. Наказать их надо.
Было ещё много водителей, которые согласились меня подвезти. Например, мужчина лет 50 в Оренбургской области сначала был не очень настроен говорить о войне. Мы почти час общались на очень отвлеченные темы. А после того, как я сказал, кем работаю — программистом в иностранной компании — он спросил: «И много у вас в конторе шпионов?» и уточнил, не шпион ли я сам. Разговорившись, он заявил, что «войны было не избежать, это фашисты, их подкупило НАТО, вот они и готовились напасть». По его мнению, предатели — не только за рубежом, но и в самой России, например, в власть в регионе, Госдума и Правительство.
— И Путин? — спросил я.
— И Путин тоже. Но у него другого выхода нет. Он своих дружков назначил, так они его и убьют, если он отступится сейчас. Но войну он начал правильно! Если бы не он — они бы тогда ее начали! НАТО бы начало!
Мужчина в посёлке Отрадный Самарской области о войне сказал немного: «Путин затеял что-то странное, мне не нравится. Надеюсь, он сможет все исправить». Молодая пара из Уфы говорила, что недавно они были в походе, фотографировали красивые реки. Девушка предложила найти меня в Instagram.
— А как вы Instagram сейчас пользуетесь? — спросил я.
— Через ВПН. Сейчас же иначе никак, — сказала девушка.
— Ну да, война ведь, санкции.
— Ой, да мы стараемся этого не касаться.
Там же, в Башкортостане, женщина сказала, что она сельский врач, и в её селе каждый день похороны военных. «С бабушками тяжело, они насмотрятся телевизора и начинают всякий бред нести, с ними бесполезно говорить», — посетовала она. Другой водитель, мужчина лет сорока, сказал, что едет на похороны прямо сейчас: друг погиб в Украине.
Мужчина лет тридцати из Беларуси вёз отбеливатель для бумаги в Питер. «Пять машин по двадцать тонн. Из Китая везу, третью неделю еду и почти без денег: карточки-то все заблокированы. Хорошо, что наш хотя бы не ввязался в эту войну». Он рассказал, что раньше ходил на митинги вместе с женой, а теперь они ходят по отдельности. «День она, день я: боимся, что если обоих посадят, дети одни останутся».
В начале мая я вернулся домой и повёз на границу с Эстонией уже на своей машине семью беженцев из-под Харькова — родителей и их взрослую дочь. Вот что сказали они:
— Когда начали умирать соседи, мы решили, что надо уезжать. Женщина за гуманитаркой пошла — убило снарядом. Сосед, вышел из погреба — прибило. Когда газ для генератора закончился (он работал на бензине, но мы переделали под газ), то мы окончательно решили: уедем. Обязательно вернемся, не будем получать статус беженцев. Зачем нас было освобождать? От чего?
Я боялся отправляться в это путешествие. Я хотел услышать, что говорят люди из регионов, своими ушами, лично, но думал, что вернусь очень подавленным, что все встреченные мной водители будут, как нынче принято говорить, zомбированы. Но все оказалось не так плохо. Я описал только самых ярких, но из тех десятков людей, с которыми мне удалось поговорить о войне, у половины мнение однозначное: происходящее в Украине ужасно. Просто это не такие интересные разговоры: что тут можно сказать, кроме как: «ужас, скорее бы это закончилось». Те же, кто так или иначе поддерживают войну, обычно не имеют законченной и ясной позиции, не способны ответить на простые вопросы. У меня сложилось ощущение, что многие люди одурманены пропагандой, но даже в этом бесконечном потоке лжи у них возникают вопросы и сомнения.
