Вот Стенька Разин утопил ни за что ни про что в Волге несчастную персидскую княжну, а известный ученый-фольклорист и поэт Дмитрий Садовников так впечатлился этим жестоким пьяным свинством, что написал знаменитую песню, которую вот уже без малого двести лет поет русский народ — начиная от великого баса Федора Шаляпина и кончая последним забулдыгой в вытрезвителе.
Вот Емельян Пугачев разорял приуральские города, сдирал с людей кожу живьем, а Солнце Русской Поэзии Александр Сергеевич Пушкин написал про него мало того, что «Историю Пугачевского бунта», так еще и «Капитанскую дочку», где — согласитесь — Пугачев обаятелен.
Симпатия по отношению к разбойникам — свойство вовсе не одной русской культуры, но мировой. Тут вам и шиллеровские герои, и Робин Гуд, и Бонни и Клайд, и «Однажды в Америке» и «Крестный отец» — разбойники обаятельны.
Обаяние их в том, что они всегда ведут себя так, как будто слегка (или значительно) пьяны. Позволяют себе больше, чем принято себе позволять.
И не говорите, будто вы не знаете этого счастья. Неужели вам никогда не случалось в состоянии некоторого алкогольного опьянения петь? В трезвом виде вы не поете, понимая, что нету у вас ни слуха, ни голоса, и ни одного текста ни одной песни вы не знаете твердо до конца. А выпили — и поете, и позволили себе нечто непозволительное. В трезвом виде не хватаете других людей за выдающиеся части тела, а выпив — ну, предположим, что и выпив не хватаете, но допускаете уже, что было бы приятно схватить.
Обаяние, сила и успех разбойника заключаются в том, что он позволяет себе такое, какого не позволяют себе другие люди, не разбойники. Многим хотелось бы разбомбить что-нибудь, казнить кого-нибудь или захватить какой-нибудь объект инфраструктуры, но обычно люди не позволяют себе ничего такого. А Пригожин позволяет. И многим эта вседозволенность нравится.
Разбойники появляются там, где отсутствует важный общественный институт. Например, полиция.
Помните бандитов 1990-х? Шикарные были люди. В дорогой одежде, с дорогим оружием, на дорогих машинах, с дорогим порошком в носу и окруженные дорогими женщинами. О, им было присуще жутковатое обаяние! Многие даже – благодаря этому обаянию – сделали неплохие политические карьеры.
А потом они погибли. Почти все. Ну кроме тех, что занимают до сих пор высокие должности. То есть научились действовать по правилам! То есть отказались от главного рецепта своего изначального успеха!
Парадокс заключается в том, что у бандитов в начале 1990-х были деньги, хорошее оружие, хорошие машины и хорошая связь, а у полицейских не было ни денег, ни хороших машин, ни приличной связи — но победили полицейские. Любой предприниматель вам скажет, что если в начале 1990-х его бизнес обирали бандиты, то в 2000-х стали уже обирать менты.
Почему полицейские победили? Грубо говоря, потому что на них была форма. Не только форма одежды, но и форма поведения. Бандитские группировки никогда не смогли стать более чем региональными, а полиция всегда, даже в худшие свои годы была одна на всю страну.
Плохо одетые и плохо экипированные люди победили хорошо одетых и хорошо экипированных людей по той единственной причине, что имели общую культуру, в критических ситуациях были предсказуемы друг для друга. Победят и опять. Туповатые долдоны в форме – они опять победят.
В этом смысле как взлетом своим Пригожин обязан собственной неформатности, так и крахом своим будет обязан ей же.
