Поскольку Генассамблея ООН подавляющим большинством голосов поддержала резолюцию о прекращении огня, Гозман раскритиковал саму идею, согласно которой каждая страна-член ООН имеет право голоса: «Принцип равенства, как бы красиво и привлекательно он ни выглядел, не может абсолютизироваться». Чем заменить «принцип равенства», Гозман не сказал, но, видимо, предполагается, что голосовать в Генассамблее должны только государства, безусловно поддерживающие Израиль, — остальные пока не доросли.
Нелиберальные методы...
Некоторым неудобством для Гозмана выглядит то, что за прекращение огня в ООН проголосовали и отдельные западные страны, такие как Франция и Испания. Это он объяснил страхом перед собственными мусульманскими диаспорами, призвав поразить мигрантов в правах и запретить им заниматься политической деятельностью под угрозой депортации.
Наконец, критикуя то, что он считает выражением ненависти и призывами к насилию (т.е. любые пропалестинские выступления), Гозман также призвал ограничить свободу слова и собраний.
Конечно, если один конкретный вопрос заставляет пересмотреть такие фундаментальные принципы, как равное право голоса в Генассамблее ООН, права человека и свобода слова, впору задуматься: может, проблема в этом вопросе, а не в принципах, которые Гозман подвергает пересмотру? Возможно, стоит защищать не Израиль от либеральных принципов, а, наоборот, сами эти принципы от попыток сделать исключение, когда речь заходит об Израиле?
Но дело здесь не только в Израиле. И не только в российском либерализме, содержащем в себе мощный консервативный импульс (что в очередной раз продемонстрировал Гозман своей колонкой). Дело в самой логике: либеральный мир должен защищать себя от чуждых и угрожающих ему тенденций, прибегая к нелиберальным мерам.
Эти тенденции могут быть внешними (по мысли Гозмана — формирование новой «оси зла» в лице России, Ирана, Северной Кореи и исламистов), внутренними (экстремистски настроенные представители диаспор), или, как это чаще всего бывает в подобной риторике, — смешанными (поддерживающие «ось зла» «полезные идиоты» на Западе). Угрозы требуют жесткого ответа, и да, частью либеральных принципов и свобод придется пожертвовать, но только так можно сохранить их ядро, делает вывод Гозман.
...и их последствия
Эта логика отнюдь не новая и не уникально российская (достаточно вспомнить маккартизм в США). Можно выделить три ее негативных следствия.
Первое — неудержимое расползание того, что считается угрозой, в итоге охватывающее легитимные политические высказывания. Так, Гозман призывает криминализовать призывы к насилию на митингах, — но они, разумеется, и так криминализованы. Однако в спорах вокруг пропалестинских шествий в Европе сторонники их запрета стремятся представить «призывы к насилию» в максимально широком ключе, считая, к примеру, лозунг «от реки до моря» неким скрытым кодом для антисемитских погромов. Подобные поиски скрытого смысла создают опасный прецедент — сегодня они позволят запретить движение солидарности с палестинцами, завтра — любое другое; в большинстве политических лозунгов можно найти двусмысленность.
Второе следствие — создание питательной среды для манипуляций со стороны недобросовестных политиков. Ярким примером здесь является «допрос», устроенный конгрессменкой Элиз Стефаник главам трех американских вузов. Требуя ответить, разрешают ли университетские кодексы «призывы к геноциду евреев», она в итоге проговорилась, что под такими призывами понимает слово «интифада», в переводе с арабского означающее «восстание»; еще одно проявление логики «скрытого кода», обозначенной выше. Не желая идти на поводу у Стефаник и ограничивать свободу слова в своих вузах, ректорки в то же время не сумели внятно ей возразить и указать на манипулятивный характер самого вопроса.
Стефаник заработала политические очки, несмотря на – или, скорее, благодаря своему крайнему цинизму и лицемерию. Достаточно сказать, что она горячо и искренне поддерживает Дональда Трампа, в прошлом году пригласившего на ужин в свою резиденцию открытого антисемита и отрицателя Холокоста Ника Фуентеса. Никаких возражений у Стефаник это не вызвало. Очевидно, что ее «борьба с антисемитизмом» — глубоко оппортунистическая тактика, и правый поворот, к которому призывает Гозман, будет только поощрять подобных персонажей.
Наконец, третье и, вероятно, самое важное следствие логики «самозащиты либерального мира» — ее быстрое превращение в свою противоположность. Когда либеральные свободы из универсального принципа становятся маркером идентичности (национальной, европейской или западной), их якобы защита немедленно приобретает ксенофобские и даже расистские черты.
Немецкий таблоид Bild опубликовал «манифест» из 50 требований, обращенных ко всем жителям страны (а на самом деле — к мусульманской диаспоре). В нем перечисляется все то, чего немцы не делают: не побивают женщин камнями, не носят в карманах ножи и не оставляют мусор после пикника. Подразумевается, что все это водится за арабскими мигрантами и беженцами: следует им объяснить, что «в нашей Германии» так себя не ведут. Защита немецких ценностей толерантности и уважения оборачивается банальной исламофобией. Неудивительно, что поддержка Израиля и «борьба с антисемитизмом» легко ассимилируются европейскими крайне правыми партиями, включая немецкую AfD, а сами эти партии набирают популярность. Европейская и американская политическая динамика показывают, что борьба с «угрозами либеральному миру» сама и является главной такой угрозой.
Инструмент репрессий
Впрочем, казалось бы, какое отношение все эти дискуссии имеют к России, где защищать в любом случае нечего? Рассуждения о состоянии либеральных свобод в Европе и США могут выглядеть искусственными в российской публичной сфере. Однако многие россияне сами стали мигрантами и беженцами, — теперь эти проблемы их касаются напрямую. Какую стратегию они выберут: претендовать на особый статус, присоединяясь к исламофобской и ксенофобской риторике, или настаивать на соблюдении норм и улучшении условий для всех мигрантов и беженцев?
Кроме того, есть вопрос о (не)выученных уроках. Путинизм также начинался как постепенно расширяющаяся консервативная воронка в либеральном дискурсе, унаследованном от ельцинской администрации. Путин сделал упор на безопасности в дилемме «свобода – безопасность», борясь с терроризмом (а СПС, партия, в которую входил Гозман, Путина в этом поддержала). Больше двадцати лет назад было принято новое антиэкстремистское законодательство с его предельно расплывчатыми формулировками, впоследствии превратившееся в один из ключевых инструментов репрессий.
Праволиберальная политика (поддержанная многими нынешними оппозиционерами, такими как Гарри Каспаров и сам Гозман) оказалась прологом к диктатуре. Нынешняя непоследовательность российских либералов опасна. Сама ситуация, казалось бы, заставила их переосмыслить прежние военные авантюры России, включая две чеченские войны. Ограничения свободы слова и собраний, репрессии в российских университетах вроде бы научили ценить возможность свободного высказывания без угрозы увольнения и других преследований.
В случае с Израилем, его кровавой операцией в Газе, давлением на американские вузы в связи с пропалестинскими выступлениями аналогии не проводятся, — и даже напротив, это служит поводом отказаться от либеральных установок, «пойти на компромисс» в их отношении, как пишет Гозман. Опять на те же грабли?
