Любая рефлексия исторического опыта издавна, так повелось в России, стремится дать ответ на два главных вопроса российской жизни, вселенной и всего такого — «кто виноват?» и «что делать?». Очевидно, поиск виноватых обычно весьма увлекателен — при том условии, что в ходе расследования не выходишь на самого себя, конечно.
Если это условие соблюдается, поиск виновных в ошибках прошлого может оказаться бесконечным самоподдерживающимся процессом. Однако главной задачей поиска «виновных», а точнее, поиска и анализа причин произошедшего должен быть — и всегда находиться перед внутренним взором исследователя — ответ на вопрос «что делать?». Что делать дальше, как дальше строить свое поведение, какие решения и меры необходимо предпринять прямо сейчас, а какие — в перспективе, чтобы не допустить повторения ошибок и получить более приемлемый результат?
«Кто виноват?»
Бесспорно, строительство демократии в России в 1990-е годы изобиловало ошибками как объективного характера, так и продиктованными личными, зачастую корыстными, интересами действующих лиц.
Однако это лишь отражение настоящей проблемы. Российское общество, желавшее попробовать настоящую свободу, не имело никакого представления не то что о нужных шагах, но и о самой сути демократии, рыночной экономики и так далее. Все реформаторы были выходцами из советской элиты, что во многом определило их взгляды и подходы. Поэтому упрекать того же Бориса Ельцина в том, что он в первую очередь стремился к личной власти и видел демократию только во главе с самим собой, может, и естественно, но малопродуктивно.
Ельцин как партийный деятель был сложен по-другому. И то, что он не смог, не захотел, наверное, стать современным публичным политиком, скорее, не его вина, а проявление ограниченности его натуры — ограниченности, свойственной всем людям без исключения. Требовать от людей 1980–1990-х годов вести себя так, как это принято в относительно небольшой тусовке «продвинутых» граждан в 2020-х годах, довольно несерьезно.
Проблема реформ в первую очередь кроется в том, что реформаторы оказались на своем месте, можно сказать, случайно. Ельцин хотел власти и рассматривал демократические реформы в качестве инструмента получения общественной поддержки для того, чтобы эту самую власть получить. Четкого представления, что и как делать, проработанного и детального плана реформ у него не было. Отсюда непоследовательность многих преобразований, выразившаяся, в частности, в знаменитом выражении тогдашнего мэра Москвы Юрия Лужкова «Приватизация в Москве будет не по Чубайсу, а по здравому смыслу».
Сложная конфигурация политических сил также вынуждала реформаторов идти на сделки и уступки. Немудрено, что при рассмотрении различных вариантов реформ выбор падал в большинстве случаев на самый простой, способный (в теории) принести максимум эффекта в кратчайшие сроки. Таким, в частности, был сочтен проект ваучерной приватизации, призванный незамедлительно создать многочисленный класс собственников. Как показал опыт, класс ответственных собственников в мгновение ока такими методами не создашь.
Однако договороспособность политических игроков в России 1990-х годов имела свои границы. Неспособность найти компромисс по ключевым вопросам стала одной из основных причин вооруженного противостояния в октябре 1993 года.
Надо отметить, что в 1993 году обеими сторонами велись разные переговоры. Однако противоречия — вместо того чтобы сглаживаться — только обострялись. Неудивительно, ведь каждая сторона считала себя абсолютно правой, обладающей эксклюзивной истиной, а всех несогласных — в лучшем случае заблуждающимися. Не было у противников не только стремления или хотя бы внутреннего согласия на серьезные компромиссы, но и, что не менее важно, готовности отойти в сторону в интересах общего дела. В таком раскладе 3 и 4 октября 1993 года оказались неизбежны.
Наверняка сказались и десятилетиями прививаемые советской пропагандой ненависть и презрение к компромиссам с противником. «Кто не с нами, тот против нас», «если враг не сдается, его уничтожают» — до сих пор звучит очень знакомо и, к сожалению, актуально.
Изобличение конкретных лиц, виновных в непостроении демократии в 1990-х годах, следует максиме о том, что в 1990-е к власти пришли плохие, недостойные люди, поэтому-то они и сделали все неправильно.
Каково же решение? Самое простое, что приходит в голову, — нужно к власти пустить хороших, правильных людей, которые сделают все нужные реформы и построят демократию.
Но именно надежды на конкретного человека, «хорошего царя», «настоящего демократического лидера» и т. п. парализуют общественную деятельность России, низводят, лишают простых россиян субъектности и перспективы стать гражданами в полном смысле этого слова — людьми, которые сами решают за себя судьбу своей страны, где они живут.
«Что делать?»
Резюмируем, какие конкретные политические уроки, собственно говоря, можно и нужно извлечь из опыта 1990-х применительно к требованиям сегодняшнего дня.
Видеть цель
Это то, чего не было у Ельцина, который в первую очередь добивался личной власти. Этого нет и не было у Путина, который был поставлен на трон волею Ельцина, во многом неожиданно для самого себя, и первое время был вынужден тратить силы на укрепление личных позиций — процесс, который легко может подменить собой любые более «благородные» цели, что, в свою очередь, и привело, в конце концов, к становлению полноценной и откровенной диктатуры.
Нужно предлагать обществу позитивную программу, нацеленную на примирение этого самого общества, сформированную на базе широкой общественной дискуссии, — программу, которая будет выражать определенный консенсус, приемлемый для российского общества в целом, для основных его социальных групп и слоев. То есть вновь речь идет о диалоге с теми, кто с нами не согласен. О диалоге даже с теми, кто искренне поддерживает Путина и войну. Но этот диалог должен вестись через позитив. Не банально повторять «Путин плохой, поэтому не поддерживайте его», а например, «Мы предлагаем вам кое-что получше, чем Путин может предложить».
На основе этого видения должна быть разработана четкая и понятная последовательность действий, которой будут придерживаться до наступления часа Х, в момент его наступления и после.
Ни у кого из видных оппозиционных деятелей такого представления, судя по всему, толком нет. Складывается ощущение, что даже думать на эту тему никто не хочет, потому что непонятно, как к этому подступиться.
Поэтому проще искать причины, как говорится, не там, где потеряли, а там, где светло. Поэтому ищутся виновные в наших проблемах — у кого-то это снова Запад или Украина, как у многих нынешних ресентиментистов, или же реформаторы 1990-х годов. Тем самым поиск «предателей» (все время напрашивается вопрос — предателей кого или чего?) вольно или невольно играет на поляне растущего ресентимента — обиды на всех, кроме собственно себя, за свои же собственные проблемы.
Уметь находить союзников
Из осознания неизбежности общественного диалога вытекает понимание важности и безальтернативности поиска союзников и альянсов, как тактических, так и более долговременных стратегических. Это относится как к политическим движениям на «нашем» поле, так и в перспективе к представителям противоположного лагеря, с которыми рано или поздно придется взаимодействовать.
Это не так просто — понимать, что кто-то тоже может быть прав, помимо тебя, и уметь поступиться чем-то, чтобы затем выиграть больше.
Конечно, если у вас есть под командой хотя бы 10–15 тысяч хорошо вооруженных и мотивированных бойцов, готовых повторить марш Евгения Пригожина на Москву, но с большей настойчивостью, тогда, конечно, вам, может быть, не стоит ни с кем разговаривать. Однако пока таких дивизий у российской оппозиции не наблюдается.
Отсюда простой вывод — не имея вооруженной силы, следует пытаться создать из себя силу политическую. Для этого требуется договариваться с разными участниками, разными лидерами общественных мнений на какой-то общей платформе. Неготовность к договорам и компромиссам, а значит, и к уступкам вряд ли позволит добиться серьезного успеха на этом пути. Лозунг «пусть расцветают сто цветов» хорош для мирного времени, но разнонаправленные и зачастую противоречащие друг другу действия, как показывает практика, ни к какому осмысленному результату не приводят.
Важно также помнить, что любой реформатор неизбежно встречает на своем пути сопротивление, потому что любые реформы, особенно серьезные и глубокие, становятся вызовом и проблемой для тех, кого сложившийся на тот момент порядок вещей вполне устраивает. Перед реформатором встает дилемма. Продолжать ли свой курс без изменений и провести все нужные, по его мнению, реформы, не считаясь с сопротивлением, ломая его?
Такой сценарий создает больше врагов, чем друзей, и в странах с демократическим устройством, где предусматриваются выборы на регулярной основе и сменяемость власти, такое правительство, скорее всего, ожидают падение рейтингов и перспектива поражения на следующих выборах. Реформы, как правило, дают эффект спустя какое-то время. Как показывает история, их плодами зачастую пользуются совсем не те люди, которые их проводят.
Другой вариант, к которому приходят большинство исторических реформаторов, — это вступить в диалог с противниками реформ, найти среди них наиболее договороспособных, умеренных, привлечь их на свою сторону, что зачастую требует определенных уступок в их адрес и даже отказа от каких-то отдельных моментов в реформах. Здесь, однако, можно действовать по принципу шахмат, жертвуя пешку или даже фигуру, но тем не менее стремиться победить в игре в целом.
Этот подход требует опять-таки гибкости и готовности к диалогу и компромиссу. Разумеется, он работает только тогда, когда на другой стороне тоже есть готовность к диалогу и компромиссу. Именно отсутствие такой готовности является одной из главных проблем российской общественной деятельности. Но, как говорит нам история, все современные демократии строились исключительно на таком скучном фундаменте, как постоянные переговоры, утрясания противоречий, поиск компромиссов и выход на какие-то взаимоприемлемые формулы, формулировки, установки.
Ориентироваться на институты, а не персоналии
Демократию не построишь силами только лишь «правильных» политиков. Политикам вообще безоглядно верить не следует. Нужен постоянный контроль и надзор за их деятельностью со стороны общества. «Доверяй but verify», как говаривал известный знаток советского фольклора Рональд Рейган.
В этой связи крайне важно запустить дискуссию не столько о персоналиях, сколько о стратегических ошибках, об игнорировании институтов гражданского общества, о том, насколько российское общество осознает свои потребности в этих институтах, как эти институты могут начать строиться и какие меры должны быть приняты для того, чтобы они были построены.
Например, проведение регулярных выборов в представительные органы оппозиции может стать началом «институализации» новой российской демократии.
Гражданское общество с гражданской ответственностью
Новая Россия должна базироваться на принципе Res Publica — «общее дело». Общее дело всех граждан, каждый из которых сознает свою степень ответственности за то, что происходит в стране сейчас, и то, что будет происходить позже в результате действий конкретного гражданина, который тем самым полностью сознает ответственность за последствия своих действий, а не перекладывает ее на кого-то другого.
Отдельно стоит упомянуть, что подобное общественное устройство невозможно при сохранении существующего олигархического уклада российской экономики и соответствующего распределения собственности в стране. Не может быть никакого «общего дела», если существенная часть граждан — а на практике подавляющее большинство — не обладает никакой собственностью и, соответственно, значимой ролью в экономике и не воспринимает себя частью общества с определенным набором как прав, так и обязательств.
Перекладывание ответственности, болезненная нацеленность на поиск виноватых вовне и тем самым отказ от собственной субъектности и самостоятельности — становой хребет любой диктатуры.
Незрелые активисты оппозиционного — вроде бы — толка тоже пытаются играть на этом поле. Вина возлагается то на Запад, который «неправильно» борется с Путиным, то на Украину, которая упорным сопротивлением мешает российским радетелям за мир и счастье на Земле спокойно спать. К Путину у этой публики претензий уже нет.
Этот горький катаклизм происходит в значительной степени вследствие того, что российские оппозиционные лидеры увлекаются совсем другими делами. Они не предлагают никакой позитивной и, самое главное, содержательной программы. Их повестка сугубо тактическая, предполагающая послушное следование линии власти — участие в тех или иных избирательных мероприятиях, «надувание» того или иного кандидата. Иными словами, каждый делает то, что умеет и к чему привык. Но ситуация меняется, и политические методы должны меняться вместе с нею.
***
Хотелось бы видеть общественную дискуссию по всем этим вопросам, куда более важным и имеющим непосредственное отношение к будущему нашей страны, и по итогам такой дискуссии — реальные политические шаги.
